Часы без стрелок - Страница 4

В тот день у него произошла встреча, которая почему-то расстроила его, хотя на первый взгляд ничего необычного не произошло. В деловой части города было безлюдно, но Мелон слышал за собой шаги; он завернул за угол, но шаги продолжали его преследовать. Он пошел напрямик, по немощеному переулку — шаги затихли, но неприятное чувство осталось: ему казалось, что за ним следят, тут он заметил на стене чью-то тень, Мелон круто обернулся, и преследователь на него налетел. Это был цветной парень, которого Мелон знал в лицо и постоянно встречал на улице. А может быть, просто заприметил из-за его странной внешности. Парень был среднего роста, мускулистый, с хмурым, замкнутым лицом. Если бы не глаза, он ничем не отличался бы от других негров. Но глаза у него были голубовато-серые, и на темной коже они светились мрачно и даже яростно. Стоило посмотреть в эти глаза, и все в мальчишке начинало казаться необычным и противоестественным: руки слишком длинные, грудь чересчур широкая; выражение лица непрестанно менялось: то оно становилось нервным и одухотворенным, то вызывающе грубым. Парень этот произвел на Мелона такое впечатление, что он мысленно обозвал его «поганым негром», а не просто «цветным», хотя парня этого он совсем не знал и по природе был человеком терпимым. Когда Мелон обернулся, они столкнулись; негр сохранил равновесие, но с места не двинулся, и отступить пришлось Мелону. Они стояли в узком переулке и молча глядели друг на друга. Глаза у обоих были одинаково серо-голубые, и поначалу казалось, что они играют в гляделки. Глаза, смотревшие на Мелона, холодно сверкали на темном лице, потом блеск их погас, взгляд остановился, и в глазах появился испуг, будто эти странные глаза поняли, что Мелон скоро умрет. Это было так страшно, что Мелон, вздрогнув, отвернулся. Они смотрели друг на друга не больше минуты, и как будто ничего не произошло, но Мелон почувствовал, что случилось нечто ужасное и непоправимое. Он нетвердыми шагами дошел до угла и с облегчением снова увидел знакомые дружелюбные лица. Он был рад, что выбрался из переулка и мог укрыться в своей аптеке.

Старый судья по воскресным дням часто захаживал в аптеку, чтобы выпить перед обедом, и Мелон обрадовался, что он уже здесь и о чем-то разглагольствует перед толпой приятелей у стойки с газированной водой. Мелон рассеянно поздоровался с посетителями и сразу же прошел в заднюю комнату. Электрические вентиляторы на потолке развеивали по аптеке знакомые запахи — сладковатый запах сиропов со стойки и горький запах лекарств из рецептурной.

— Сейчас к вам зайду, Д. Т., — прервал свою речь судья, когда Мелон проходил мимо. Это был громадный человек с красным лицом, окруженным жестким нимбом из желто-седых волос. На нем был мятый костюм из белого полотна, сиреневая рубашка и галстук с жемчужной булавкой, закапанный кофе. Левая рука у судьи плохо работала после паралича, и он положил ее на край прилавка. Рука эта была чистая и слегка отекшая от безделья, а на правой руке, которой он все время размахивал, ногти чернели от грязи, и на безыменном пальце сверкало кольцо с кабошоном из сапфира в виде звезды. Он носил трость из черного дерева с гнутым серебряным набалдашником. Закончив обличительную речь против федерального правительства, судья вошел в рецептурную.

В клетушке, отгороженной от магазина стеной из бутылок с лекарствами, помещались только качалка и рецептурный стол. Мелон вынул бутылку пшеничного виски и достал складной стул. Судья, казалось, сразу загромоздил всю комнату. Он осторожно опустил в качалку свое крупное тело, и запах пота смешался с запахами карболки и касторового масла. Мелон разлил виски, и оно легонько плеснуло о дно стаканов.

— Нет лучшей музыки, чем плеск виски, когда наливаешь себе первый стаканчик в воскресное утро. Куда лучше звучит, чем Бах, Шуберт или прочие композиторы, которых играет мой внук… — И судья запел:

Ах, виски живит нашу душу!..
Ах, виски!
Ах, Джонни!

Он пил, смакуя каждый глоток и поглаживая языком небо. Мелон пил так быстро, что алкоголь, как роза, расцветал у него в желудке.

— Д. Т., вы когда-нибудь задумывались над тем, что Юг попал в водоворот революции, столь же губительной, как война между Севером и Югом?

Мелон никогда над этим не задумывался, но он склонил голову набок и серьезно кивнул.

— Революционный вихрь грозит разрушить самые устои, на которых зиждется Юг. Скоро отменят избирательный налог и каждый неграмотный черномазый получит право голоса. А потом введут равное право на образование. Подумать только: завтра нежной белой девочке придется сидеть за одной партой с черным как сажа негритосом! Нам навяжут закон о минимальной оплате труда, такой высокой, что это будет панихидой по патриархальному Югу. Платить своре негодных батраков по часам! Федеральное жилищное строительство уже разорило владельцев недвижимости. Они это называют расчисткой трущоб. Но кто создает эти трущобы, спрашиваю я вас? Те, кто живет в трущобах, сами создают эти трущобы своей расточительностью. И помяните мое слово, не пройдет и десяти лет, как эти федеральные жилые дома, построенные по современному северному образцу, сами превратятся в трущобы!

Мелон слушал его так же доверчиво и внимательно, как слушал церковные проповеди. Дружба с судьей была предметом его величайшей гордости. Он знал судью с тех пор, как приехал в Милан, и часто охотился у него в имении; он был там и в то воскресенье, когда умер единственный сын судьи. Но особенно они сблизились после болезни судьи, когда казалось, будто политической карьере старого конгрессмена пришел конец. Мелон навещал судью по воскресеньям и приносил ему овощи со своего огорода и особую мелкодробленую кукурузную крупу. Иногда они играли в покер, но чаще всего судья разговаривал, а Мелон слушал. В эти минуты Мелон чувствовал свою близость к кормилу власти, словно и сам он был конгрессменом. Когда судья стал выходить, он по воскресеньям заглядывал в аптеку, и они с Мелоном выпивали в рецептурной комнате. Если Мелона порой и пугали взгляды судьи, он тут же подавлял в себе это чувство. Разве ему пристало перечить конгрессмену? И если уж старый судья не прав, кто же тогда прав? Теперь, когда судья сообщил ему о намерении снова выставить свою кандидатуру в конгресс, Мелон понял, что власть наконец-то попадет в достойные руки, и очень обрадовался.