Часы без стрелок - Страница 5

Выпив вторую порцию виски, судья вынул портсигар, и, так как рука у него не действовала, Мелон обрезал сигары обоим. Дым поднимался вверх столбом и стлался у низкого потолка. Дверь на улицу была отворена, и солнечный луч расцвечивал дым всеми переливами радуги.

— У меня к вам большая просьба, — сказал Мелон. — Я хочу вас просить составить мне завещание.

— Всегда рад вам услужить. Что-нибудь придумали особенное?

— Да нет, самое обыкновенное завещание. Но мне бы хотелось сделать это поскорее, как только у вас будет время. — И он глухо добавил: — Врачи говорят, будто мне недолго осталось жить.

Судья перестал раскачиваться и поставил стакан.

— Вот еще новости! Да что с вами, Д. Т.?

Мелон впервые заговорил о своей болезни, и это принесло ему облегчение.

— Похоже, что у меня болезнь крови…

— Болезнь крови? Ну, знаете, это просто смешно! Да у вас лучшая кровь в нашем штате! Я отлично помню вашего отца, у него было оптовое аптечное дело на углу Двенадцатой улицы и Мэлбери, в Мэконе. И вашу матушку я тоже помню, — урожденную Уилрайт. Да в ваших венах течет самая лучшая кровь в штате, запомните это, Д. Т.!

Мелона даже слегка пробрала дрожь от гордости и удовольствия, но она сейчас же прошла.

— Врачи…

— Ох, уж эти врачи! При всем моем уважении к медицинской профессии я не верю ни единому их слову. Только не позволяйте им вас запугивать! Несколько лет назад, когда у меня случился этот маленький припадок, мой врач доктор Тэтум принялся меня стращать. Ни выпивки, ни сигар, ни даже сигарет. Словом, если его послушать, мне в пору было учиться играть на арфе или подбрасывать в котел уголь! — Правой рукой судья стал щипать воображаемые струны и сделал жест, будто загребает лопатой. — Но я поговорил с доктором, а послушался своей интуиции. Интуиция — вот чем надо руководствоваться. И смотрите: жив-здоров, как дай бог всякому в мои годы. А бедный доктор — вот насмешка судьбы! Я нес его гроб на похоронах. Насмешка судьбы потому, что доктор был убежденный трезвенник и никогда не курил, хоть и любил иногда пожевать табачок. Замечательный был человек, украшение медицинской профессии, но как и все они: паникер. И нередко ошибался. Вы только не давайте им себя запугивать!

У Мелона отлегло от души, и, выпив еще виски, он стал подумывать, не ошиблись ли Хейден и другие врачи в диагнозе.

— Анализ показал, что это лейкемия. В крови обнаружено чудовищное количество лейкоцитов.

— Лейкоцитов? — переспросил судья. — А что это такое?

— Белые кровяные шарики.

— Первый раз слышу.

— Но они существуют.

Судья потер серебряный набалдашник.

— Если бы речь шла о сердце, печенке или даже почках, я бы понял вашу тревогу. Но такая чепуха, как лейкоциты, по-моему, болезнь несерьезная. Да я за свои восемьдесят лет ни разу и не вспомнил, есть ли у меня вообще эти самые лейкоциты. — Судья задумчиво согнул пальцы, потом выпрямил их и внимательно поглядел на Мелона. — Но то, что вы осунулись за последнее время, — это факт. Печенка отлично помогает от малокровия. Вам надо есть жареную телячью или говяжью печенку под луковым соусом. Это вкусно и к тому же прекрасное домашнее средство. А солнце регулирует кровь. Я уверен, что у вас нет ничего серьезного: разумный режим и наше миланское лето отлично справятся с вашей хворобой. — Судья поднял стакан. — Вот самое лучшее укрепляющее средство — улучшает аппетит и успокаивает нервы. Послушайте меня, Д. Т., вы просто переутомлены и запуганы.

— Судья Клэйн!

В комнату вошел Большой Мальчик и покорно встал у порога. Это был племянник Верили — негритянки, которая работала у судьи, высокий, толстый парень лет шестнадцати, страдавший слабоумием. На нем был голубой костюм и остроносые ботинки, которые ему жали, отчего он ковылял, как калека. Из носа у него текло, и, хотя из кармашка его пиджака выглядывал носовой платок, сопли он вытирал тыльной стороной руки.

— Сегодня воскресенье, — сказал он.

Судья полез в карман и дал ему монету.

Большой Мальчик поспешно заковылял к аппарату для газированной воды, крикнув на ходу певучим голосом:

— Очень вам благодарен, судья Клэйн.

Судья печально поглядывал на Мелона, но, как только аптекарь к нему повернулся, он тут же отвел глаза и снова принялся тереть набалдашник.

— С каждым часом всякое живое существо приближается к смерти, но разве мы об этом думаем? Вот мы с вами сидим, попиваем виски и дымим сигарами, а конец с каждым часом все ближе и ближе. Большой Мальчик ест свое эскимо и ни о чем не задумывается. И вот сижу я, старая развалина, смерть уже вступала со мной в схватку, хотя схватка и кончилась вничью. Я ничейная земля на поле битвы со смертью. Вот уж семнадцать лет, как умер мой сын, а я все ее жду. О смерть, где же твоя победа? Ты ведь одержала победу в тот день на рождество, когда сын мой лишил себя жизни.

— Я часто думаю о нем, — сказал Мелон. — И болею за вас душой.

— Но почему, почему он это сделал? Такой красавец, такой талантливый, ему еще не было и двадцати пяти, а он уже кончил университет magna cum laude. Получил диплом юриста, ему сулили большое будущее. Красивая молодая жена, вот-вот родится ребенок… Имел средства, скажу даже больше — был богат; в те времена у меня дела шли отлично. Когда он кончил университет, я ему подарил Серено, за которое годом раньше заплатил сорок тысяч долларов, — около тысячи гектаров прекрасных персиковых садов. Сын богатого человека, баловень судьбы, счастливчик. На пороге блестящей карьеры. Мальчик мог стать президентом — да всем, чем он захотел бы! Зачем ему понадобилось умирать?