Часы без стрелок - Страница 32

Он нарядился потому, что знал о приходе Шермана, и убежал из дому, не желая его встречать. Вчера вечером он отнюдь не блистал остроумием; по совести говоря, он просто болтал глупости, и ему не хотелось встречаться с Шерманом, пока он не сможет показаться во всем блеске. Как этого достичь, он еще не знал. Может быть, завести разговор насчет созерцательности?.. Интересно, куда это его приведет? Несмотря на то, что Шерман никак не соглашался с его теорией о том, что все должны летать, и ничуть ему не завидовал, Джестер машинально дошел до аптеки Д. Т. Мелона и стал дожидаться автобуса на аэродром. Он чувствовал себя таким счастливым, уверенным и свободным, что высоко поднял руки и помахал ими, как крыльями.

Д. Т. Мелон увидел в окно аптеки этот жест и подумал, что мальчик, пожалуй, и правда спятил.

Джестеру очень хотелось быть остроумным, он надеялся, что после того, как побудет один в самолете, ему это будет легче. Он в шестой раз летал один. Но почти все его внимание было поглощено приборами. В голубом ветреном небе настроение его еще больше поднялось, однако насчет блеска и остроумия в разговоре… это еще как бог даст! Конечно, многое будет зависеть от того, что скажет Шерман и как пойдет разговор. Но все же он не терял надежды, что блеснет остроумием.

Джестер летал на открытом «моте», и ветер откидывал со лба его рыжие волосы. Он нарочно не надевал шлема, ему нравилось, когда в лицо бьют ветер и солнце. Шлем он наденет, когда пойдет домой, чтобы показаться в нем Шерману. Он будет вести себя небрежно, независимо, как и подобает летчику в шлеме. Проведя полчаса среди синевы, ветра и солнца, он стал подумывать о посадке. Осторожно сделав «свечку», он стал описывать круги, чтобы получше рассчитать расстояние, и выбросил из головы даже Шермана — сейчас надо было думать только о том, как сохранить свою жизнь и учебную машину. Посадка была не очень плавной, но, когда он надел шлем и с подчеркнутым изяществом выпрыгнул из самолета, ему стало жалко, что его никто не видит.

В автобусе, по дороге с аэродрома, он всегда чувствовал, что его давят со всех сторон; старенький автобус еле полз и казался таким тесным по сравнению с небесами. Чем больше Джестер летал, тем тверже он верил, что каждый человек обязан летать, это его нравственный долг, что бы тут ни говорил Шерман Пью.

Он вышел из автобуса в центре города, на углу, возле аптеки Д. Т. Мелона. Посмотрел на город. На соседней улице помещалась прядильная фабрика Уэдвелла. Из открытых окон подвала волнами поднимался горячий пар от красильных чанов. Джестер прошелся по деловой части города, чтобы размять ноги. Пешеходы старались держаться под парусиновыми навесами, и в этот поздний утренний час их обрубленные тени на раскаленном тротуаре казались тенями карликов. Джестер не привык носить пиджак, и ему было жарко; он приветственно махал знакомым и покраснел от гордости, когда, здороваясь с ним, приподнял шляпу сам Гамильтон Бридлав из Первого национального банка — возможно, что такое внимание было оказано ему из-за пиджака. Сделав круг, Джестер вернулся к аптеке Мелона, подумывая, не выпить ли ему кока-колу с вишневым сиропом и мелко наколотым льдом. На углу, недалеко от остановки автобуса, в тени навеса сидела, положив кепку рядом с собой на тротуар, известная в городе личность, по кличке «Вагон». Это был светлокожий негр, которому отрезало обе ноги на лесопилке; его каждый день привозил в вагончике Большой Мальчик и ставил куда-нибудь в тень, под навес магазина, где он просил милостыню. Когда магазины закрывались, Большой Мальчик катил вагончик домой. Джестер бросил в кепку пять центов и заметил, что там лежит порядком монет, даже одна в полдоллара. Эту монету Вагон всегда клал для приманки, в надежде, что кто-нибудь проявит такую же щедрость.

— Как здоровье, дядя?

— Вроде ничего.

Большой Мальчик стоял рядом и глазел по сторонам, он часто прибегал к Вагону в обеденное время. Сегодня вместо обычного бутерброда с мясом у Вагона на обед был жареный цыпленок. Он ел его с тем неторопливым изяществом, с каким цветные всегда едят птицу.

Большой Мальчик спросил, хотя он только что пообедал:

— Ты мне дашь кусочек цыпленка?

— Проваливай, черномазый.

— А печенья с патокой?

— Проваливай.

— А пять центов на эскимо?

— Сгинь, черномазый. Жужжишь тут, как комар.

И так, Джестер знал, может продолжаться бесконечно: громадный, слабоумный негр будет попрошайничать у нищего. Панамы, приподнимающиеся в знак приветствия; фонтанчики для питья в сквере перед зданием суда отдельно для белых и для цветных; кормушка и коновязь для мулов; муслин, белое полотно и обтрепанные комбинезоны. Милан, Милан, Милан…

Джестер вошел в полутемную, полную запахов аптеку и увидел мистера Мелона, стоявшего без пиджака за сатуратором.

— Дайте мне, пожалуйста, стакан кока-колы, сэр.

Больно он вежлив, этот кривляка, и Мелон вспомнил, как он нелепо махал руками на остановке автобуса.

Пока мистер Мелон готовил ему кока-колу, Джестер поплелся к весам.

— Весы не работают, — сказал мистер Мелон.

— Тогда извините.

Мелон задумчиво смотрел на Джестера. Почему это он извинился — разве нормальный человек станет извиняться, что аптечные весы не работают? Нет, конечно, он ненормальный.

Милан. Многие довольствуются тем, что живут тут до самой смерти, изредка выезжая в гости к родным и по другим делам в Цветущую Ветку, Козью Скалу и другие городки поблизости. Многие довольствуются тем, что живут здесь всю жизнь, а потом умирают и их хоронят на кладбище города Милана. Джестер Клэйн не такой. Может быть, он один не такой, но он, безусловно, не такой. Джестер плясал от нетерпения, дожидаясь свою кока-колу, а Мелон за ним наблюдал.